Эти строки я буквально заставила в начале 2000-х записать свою бабушку Диану Александровну Козину, коренную сормовичку. Она всегда так интересно рассказывала о жизни, которой я не знала, что это вылилось в наше многолетнее «сотрудничество»: студентка филфака и инженер-кораблестроитель на пенсии, ради внучки взявшаяся за перо. Перенабирая на компьютере текст из большой «амбарной» тетради, я набрасывала множество вопросов, и после мы с бабушкой еще долго уточняли, перезаписывали, пока какое-нибудь ее болезненное воспоминание, вставшее комком в горле, не останавливало нашу работу. О чем только нет в этих мемуарах, благодаря которым я научилась чувствовать историю как собственную жизнь, видеть глазами бабушки, слышать в ее интонациях голоса эпохи! Сегодня, в преддверии юбилея Победы, понимая, какое сокровище лежит в моем шкафу, я решила поделиться частью бабушкиных воспоминаний, относящихся к началу 1940-х. И прошу молитв за ее автора — почившую рабу Божию Нину.
В 1941 году грянула вторая Отечественная война. Ты не можешь себе представить, Лилечка, какое это было душевное потрясение! На следующий же день началась массовая мобилизация, начиная с пожилых людей и кончая десятиклассниками. Люди как будто сжались в один кулак. Боязнь и тревога за близких слились с неистовой ненавистью к врагу.
Я обхватила своего отца и громко рыдала, причитая: «Папочка, милый, неужели тебя убьют?» Страх за него жил во мне постоянно, с тех пор как в 1929–1932 годах он был репрессирован по сфабрикованному делу и чуть не погиб на строительстве Беломоро-Балтийского канала. И вот мне приснился сон. Будто стою я на коленях и молюсь на образ Пресвятой Богородицы, прошу Ее со слезами, чтобы моего папочку не брали на фронт. И что я вижу: Пресвятая Богородица приподняла опущенные веки, и я увидела Ее красивые большие карие глаза. Она мне три раза кивнула, поднимая и опуская веки. И я проснулась в слезах. Моя баба Катя сказала мне наутро, что это сон вещий, что Пресвятая Богородица не каждому во сне является и что моего папу на фронт не возьмут.
Так и случилось. Папе дали бронь, и он до конца войны работал замдиректора Сормовской нефтебазы № 2, без задержки отправляя на фронт нефтепродукты для военной техники. Это было очень ответственное дело, за которое руководство отвечало головой. В то тяжелое время все работали под девизом: «Все для фронта, все для победы!»
Выжить и победить
Меня война застала, когда я училась в десятом классе Сормовской школы (ныне лицей № 82). Летом нас отправили на лесозаготовки в Балахну, а зимой — рыть окопы в районе Пучежа (Анна Васильевна, моя крестная, мамина сестра, тоже была на рытье окопов и получила там воспаление легких: морозы в 1941-м стояли страшные).
Вся учебная программа была скомкана, основными предметами были математика, литература, история, немецкий, полевая хирургия, география и агротехника. В старших классах я считалась одной из сильных учениц, и аттестат получила приличный: в нем было несколько четверок, остальные пятерки. Немецкому языку нас учила преподаватель, которая 10 лет прожила в Германии и в совершенстве его знала. К десятому классу на уроке иностранного языка мы всем классом говорили только на немецком.
В войну мы жили очень бедно, первый год на полном серьезе голодали. Каждую крошку хлеба делили поровну. Мамочка продавала на рынке все, что только можно было продать. Из старой одежды я перешивала красивые детские платьица, а папа чинил старую обувь, и все это мы тоже продавали. Продали все старые учебники и почти все имеющиеся у нас книги, чтобы только не умереть с голоду. Покупали лук, чеснок, морковь, картошку. Хлеб выдавали по карточкам, в день по 300 граммов на человека, стояли за ним в очередях и всю ночь переписывались, чтобы к утру купить.
Через несколько месяцев на заводах появились ОРСы, и рабочих начали кормить в столовых бесплатно, так как они по трое-четверо суток не приходили домой ночевать. Сормовский завод выпускал танки «Т-34», которые прямо из цехов шли на фронт с экипажем, а авиационный завод — военные истребители, «Яки», которые также из цехов улетали на фронт, нагруженные бомбами, выпускавшимися машиностроительным заводом. Кроме танков, Сормовский завод делал подводные лодки, и они по Волге через Беломоро-Балтийский канал шли в Балтийское море, а потом дальше на север.
По радио только и было слышно, что немцы прорвали оборону по всему Западному фронту, что на южных рубежах разбомбили аэродромы, что бомбят все города Белоруссии и Украины, начали бомбить Москву. Нас бомбили каждую ночь, начиная с 24 часов и до утра. Люди укрывались во временных окопах — траншеях, но это мало помогало. С каждым днем разрушения увеличивались.
Тыловому Горькому тоже досталось от немцев. Наш дом стоял прямо напротив железнодорожной станции Сормово, бомбы летели на железную дорогу прямо рядом с нами, земля под ногами ходила ходуном, было очень страшно. Несколько бомб упало непосредственно на рельсы — они свились куделькой; одна бомба угодила в рабочий паровоз — его опрокинуло набок и перебросило через заводской забор. Другие бомбы падали на улицу Коминтерна. Одна попала в угол жилого дома и его двор, образовав воронку диаметром 50 метров и глубиной метров 10, раскидала поленницу дров по соседним улицам и… вычистила сортир. Бомбежкой были повалены электрические столбы, оборваны провода. А однажды мы узнали, что в городе (так сормовичи называли верхнюю часть Горького) крупная бомба попала в церковь, находящуюся недалеко от Печерской автостанции.
Война — и высшее образование
В 1942 году я без экзаменов была зачислена в Горьковский политехнический институт на кораблестроительный факультет. В первый год учиться было очень трудно. Транспорта из Сормова практически не было. До Канавина я добиралась поездом до станции Сталинская (где сейчас Сормовский поворот), оттуда до трамвая № 1 шла пешком через железнодорожный мост в сторону нынешнего ЦУМа, которого тогда в помине не было. На трамвай до Черного пруда сесть было невозможно: слишком много набивалось народа. И на кольцевой в трамвай от Черного пруда до политеха тоже невозможно было сесть, так что студенты, не дожидаясь, до института шагали пешком. Регулярно опаздывая на первую пару, я пропустила целый курс физики и политэкономии. Я была на десятом небе от счастья, когда, практически не имея лекций, на экзаменах по этим предметам получила «трояк». Во втором семестре первой парой шла высшая математика, я и ее не смогла слушать по той же причине. И естественно — чудес на свете не бывает — на экзамене ее завалила и через пять дней кое-как по чужим лекциям умудрилась сдать на тройку.
На первом и втором курсе я училась почти на одни тройки, всегда хотелось кушать, сахара не было, волосы вылезали клочьями. На старших курсах пошли специальные дисциплины, и я стала получать «четыре» и «пять».
Наша институтская группа КС-42 насчитывала всего 13 человек. Среди них было два парня, далее: 35-летняя женщина, дочь секретаря проректора, дочь футболиста, дочь адвоката Горьковской области, девушка из Уреня, дочь кагэбэшника… Понятно, что никакой дружбы или товарищеских отношений у нас не сложилось: каждый сам по себе. И все друг друга называли почему-то на полуимя: Нинка, Илинка, Ирка, Динка, Генка, Левка, Лелька, Ленка, Файка; остальных позабыла, как звать. На третий курс к нам пришел Иван, уволенный из армии за убийство офицера. С психикой у него было не в порядке, зато всех девчонок он называл ласкательно: Ниночка, Илиночка, Ирочка и так далее.
В слезах до обморока труд
Мобилизация коснулась даже домохозяек. К маме пришли с вопросом: «Чем можешь помочь фронту?» «Я швея», — сказала она, и на протяжении всего военного периода носила домой высоченные стопы солдатской одежды. Она числилась в швейнике надомницей: шила нижнее и верхнее белье, пилотки, чинила телогрейки, пришедшие с фронта с убитых бойцов, разорванные от снарядов, окровавленные. Сколько слез она пролила, ставя заплатки на телогрейки! У одних не было воротников, у других — нижних пол, у третьих дыра была и спереди, и сзади. Починенные телогрейки шли обратно в рабочие батальоны.
Нормы работы выставлялись очень жесткие. Если выполнишь, давали 500 граммов хлеба, не выполнишь — 300. К концу войны мама до того переутомилась от непосильного труда, что стала падать в обмороки. Однажды приезжаю из института, смотрю: она лежит на кровати с открытыми неподвижными глазами. По мне пробежало холодом, я окликнула ее: «Мамочка, что с тобой?», но она была совершенно как неживая. Я в отчаянии закричала: «Папочка, мама умерла!», пулей выскочила на улицу и бросилась на вокзал звонить на «скорую помощь». «Скорая» приехала, сделали укол. У нее был глубокий обморок. И так повторялось несколько раз. Я молила Бога, чтобы Он спас мою милую мамочку!
Битвы за овощи
С 1943 года с питанием нам стало немного полегче. Папе дали участок земли в восемь соток на территории Сормовской нефтебазы, и мы высадили там облупки от картошки, помидоры и капусту, а осенью собрали отличный урожай. Картошку сложили на пол в маленькую комнатку, капусту и помидоры засолили. Мы наконец почувствовали в руках и ногах силу. Часть картошки продали и купили темно-василькового цвета материал, из которого мамочка сшила мне замечательное пальто и берет. Купили мне также резиновые сапожки на каблуке и зонтик. Нарядили меня! Однокурсницы даже завидовали. Через год папе дали карточки на дополнительное питание, а в институте через профком тоже начали выдавать кое-какую помощь: то чулки, то полотенце, то однажды выдали мыло и калоши.
В летний период времени я работала в совхозе «Сормовский пролетарий» на прополке овощей. В сентябре и октябре от института нас каждый год посылали собирать картошку в разные районы области: в Балахну, Работки, Подолец. На пятом курсе работали уже в институте. За работы на трудовом фронте в годы войны меня наградили медалью «За доблестный труд в годы Великой Отечественной войны с 1941 по 1945 годы».
Однажды в совхозе мы всей бригадой неожиданно услышали гул самолетов, приближающихся к полю. Когда подняли головы, увидели на крыльях черную свастику. Самолеты начали по нам стрельбу. Я слышала свист пуль, летевших мимо нас. Этот свист я и сейчас слышу. Было невыносимо страшно. Бригад на поле было много. Мы все как по команде легли навзничь в борозды овощей. Но, видимо, немецкие летчики решили нас не «утюжить» — постреляли и пролетели очень низко над нашими головами, направляясь в сторону Балахны.
Рядовой Иван, из Иванова
Крестная Анна Васильевна, жившая вместе с нами, в молодости была привлекательная, мужчины на нее заглядывались, но с мужем ей не повезло, они расстались, и всю жизнь она одна растила единственного сына. Вовка рос жутким озорником. После пяти классов школы и ремесленного училища он был распределен на завод «Красное Сормово» на сборку танков «Т-34». Совсем молоденьким парнишкой принимал участие в испытании их на полигоне, после чего танки шли сразу на фронт.
Многие женщины во время войны писали на фронт письма в одну из воинских частей, мол, мы бабенки одинокие, давайте переписываться. И однажды почтальон принес нам треугольный конвертик. В войну полевая почта не запечатывалась, просто свертывали листок на уголок и заворачивали его концами листа. В этом конверте Анне Васильевне пришел ответ от рядового Ивана, мужичка из Ивановской области. Началась длительная переписка. Потом она собрала Ивану посылочку: шерстяные носки и варежки, что-то немного из еды. И получила от него последнее послание, в котором он благодарил ее за подарок. В конце была приписка: «Сегодня иду в бой…» После этого все прекратилось. Видимо, он погиб!
Солдатский суд
Вспоминается случай летом 1943 года. Я сидела дома, на улице Станционной (ныне станция Сормово пригородного железнодорожного сообщения), у окна и смотрела на улицу. Напротив нашего дома, когда из Балахны прибывал поезд и привозил рабочих на смену, скапливалось много мелких продавцов. Кто-то продавал кусочек хлебушка, кто-то папироски поштучно, кто-то так же поштучно шоколадные конфеты, конечно, украденные с кондитерской фабрики. Мой взгляд остановился на девочке, которая продавала маленькие красные помидорки. Они лежали у нее в молочном ведерке, и несколько штук она выложила из него на крышку. Как сейчас помню эту девочку с косичками. Вдруг вижу: к ней подходит рослый мальчишка. Не знаю, что она ему сказала, только он как пиннет ногой по ведерку! Все помидоры рассыпались по земле. Тогда мальчишка взял и начал их топтать. Девочка сильно заплакала. Ведь ее, наверное, мама послала продать эти помидорки.
Тут надо сделать еще одно пояснение. Завод выпускал для фронта, кроме танков, также подводные лодки, а их командный экипаж формировался у нас, в Сормове. Рядом со станцией Сормово стоял большой старинный двухэтажный каменный дом. В нем-то и жили матросы и офицеры. Каждый день они строем примерно по 30–35 человек проходили мимо нашего дома, отправляясь на завод. Когда произошел этот случай, морячки как раз проходили строем. Они видели все это. Тогда они нарушили строй, окружили хулигана и так его исколотили! Разбили ему в кровь всю физиономию и пинком толкнули в нашу знаменитую лужу. Затем снова выстроились и чеканным шагом направились к проходной завода. Что характерно, строй моряков всегда сопровождал офицер. Я была шокирована увиденным и рассказала об этом родителям. Они посчитали, что хулиган был наказан правильно!
Навстречу счастью
Приближался 1945 год. Все говорили, что войне скоро конец. И вот настал долгожданный день, когда фашистская нечисть была повержена! Меня это сообщение застало рано утром, когда на квартире у троюродной сестры Розы, где я жила, заканчивала курсовой проект по теории корабля, проработав всю ночь. Было яркое солнечное утро. Я видела из окна, как люди выбегали на улицу Белинского и от радости прыгали, что-то кричали, смеялись. Только надо было знать, какой ценой досталось это счастье!
…После окончания войны к соседям, жившим во второй нижней половине нашего дома, приехал в гости племянник. Его бабушка еще заранее все уши нам прожужжала о своем внуке Иване! Она рассказывала мамочке, что внучек из Германии очень много привез с собою разного добра: пуховую перину, много ситцу, шоколада, много штанов, рубашек, платьев и всякого другого. Мама слушала ее из приличия. Бабуля непременно решила познакомить внука со мной. Мы с любопытством стали смотреть через стекло кухонного окна на потенциального жениха. Что мы увидели? Рыжий, весь в веснушках, курносый, с белесыми глазами, маленький, худой и страшно кривоногий. Зато выправка! Широкий шаг, грудь колесом, голова назад закинута. Прямо по Гашеку — бравый солдат Швейк! Я сказала маме: «Предпочитаю остаться старой девой, чем жить по пословице «На безрыбье и рак рыба». А ведь не всем девушкам после войны посчастливилось создать семью. Господь был милостив, к счастью, вскоре я познакомилась со своим Димочкой, простым, но очень умным и душевным пареньком, с которым мы скоро отметим «золотую» свадьбу.
Текст и фото Лилии Шабловской
При цитировании ссылка (гиперссылка) на сайт Нижегородской митрополии обязательна.
